Сплющенные люди
Моя племянница плачет: в этом году она закончила школу и ей нужно поступать в ВУЗ. Может быть, ей жаль, что в последние годы сокращается число бюджетных мест? Или она сокрушается по поводу неуклонно падающего качества образования? Конечно, ей тяжело наблюдать коммерциализацию учебных заведений и сдвиг акцента на узкую специализацию вместо разностороннего развития… А может быть, ей просто больно, потому что она не хочет из живого человека с мыслями, страхами и ожиданиями, превращаться в абитуриента с баллами, экзаменами и направлениями.
В какой-то момент Даша перестала существовать не только в глазах чужих, внешних людей, для которых она всегда была точкой на статистической кривой, но даже для своих близких и родных. Теперь над ее головой как в виртуальной реальности повисли результаты ЕГЭ, список специальностей, которые она выбирает, несколько более или менее знакомых аббревиатур ВУЗов, в которые она осмелится отправить документы, и те суммы, которые будет стоить год ее студенчества в них. Наверное, чуткая девушка Даша уже чувствует какой-то подвох и не особенно стремится шагнуть за холодный порог «взрослой жизни», где всем, похоже, на нее наплевать.
Фактологическая модель восприятия людей и их жизненных ситуаций обесчеловечивает, сплющивает и обезличивает. Иван работает в крупной компании, хорошо зарабатывает. У него все хорошо. Света вышла замуж за Ивана, живет в большом доме, ждет вторую дочь. У нее все хорошо. Катя родилась у Ивана и Светы, пошла в школу, приносит пятерки, учителя ее хвалят. У нее все хорошо. Сергей Васильевич вышел на пенсию, уехал с женой за город, здоровье в порядке, летом к ним в гости приезжает внучка Катя, сын с женой на красивой машине. У него все хорошо.
Но чего боится Иван? О чем думает Света, глядя на ползающие по потолку тени ночной улицы? Чувствует ли Катя, что она сама — а не ее пятерки и звездочки — нужна маме и папе? Сбылись ли мечты Сергея Васильевича и какие мысли колят его здоровое сердце, пока он пропалывает редис? Рискну предположить, что никто из них этого не знает. Да и какая разница: у них же все хорошо.
Моя жизнь — это жизнь только для меня. Для всех остальных — это просто история. Мысль о том, что у других людей тоже есть ожидания, страхи, печали, тревоги и радости, хотя вполне очевидная, дается мне с трудом. По крайней мере, их переживания не такие острые и яркие как у меня, правда? Ну, разумеется. Я могу неделями пережевывать обидную фразу полузнакомого человека, месяцами обсасывать горькую косточку тоски по мечте, которую выронил из рук, но искренне удивляться, когда мое неосторожное слово вдруг больно ранит кого-то другого: ты чего? я же совсем не это имел в виду!
Факты безопасны. Они стерильны, обеззаражены, три раза обработаны УФ лучами. И я осторожно, как сапер забытый чемодан в аэропорту, трогаю другого человека в самых нечувствительных местах. «Как дела на работе? Что нового в школе? Куда собираешься поступать?» Интересоваться реальными мыслями другого — опасно. Я не знаю, куда мне девать три мешка моих собственных переживаний, зачем мне еще чужие? Конечно, Карл Роджерс говорил, что искренний разговор о действительно значимых вещах способен творить чудеса, сближать людей, исцелять и залечивать раны, достигать новых уровней понимания себя и Другого… Но, наверное, у Роджерса не было ипотеки. А, и вы взяли? Под какой процент? О, повезло. А вот у нас…
Моя жена говорит, что личностям щенков мы уделяем больше внимания: вот этот с черным ушком такой игривый, а этот замкнутый, но все равно любит ласку, а вон тот любопы-ы-ытный, везде лезет, а этот рубаха-парень, со всеми идет знакомиться… А почему ваш сын целыми днями играет в приставку? А, это поколение такое, все в виртуальной реальности сидят… Потому что разговаривать обобщенно всегда проще. Давать советы целому поколению куда выгоднее, чем живым людям, которые мне небезразличны. Говорить о своих страхах намного труднее, чем о политике. Поэтому я защищаю свою психику и рассуждаю об отвлеченных вещах, статистике и пути развития государства. Я лучше поговорю с абитуриентом, чем со своим ребенком. Что сказать абитуриенту, я знаю, а что своему ребенку — нет.
Встречаются раввин, падре и батюшка и раввин говорит: «Ой-вэй! Если б ви только знали, как я-таки устал от этих клише и яг’лыков!»
Потребность в простоте. Не из-за нее ли муж после работы бросается тискать кота, а не жену или сына? Ставки, господа присяжные заседатели, имеют значение. Если кот не в настроении, ну и хрен с ним, в общем-то. А если жена или сын? Так у меня может закрасться подозрение, что они меня не любят или не уважают. Поэтому: кис-кис-кис… Кто самый лучший котенок на свете? Кто?
Раз-общение. Никому-ни-кация. И я слушаю грустную песню Адель и плачу, потому что про чувства в кои-то веки. Hello, from the other s-i-i-i-de… I mast have called a thousand t-i-i-i-mes… Или живой и глубокий разговор из сериала берет меня за душу и приковывает к экрану на несколько часов. И моей жене, моей маме, сестре, другу, сыну достаются редкие мгновения близости украдкой и исподтишка: вот, он тоже на этом моменте глотает слезы, значит он тоже человек и мы вместе плачем. Yey!
Отстань, не мешай. Не видишь, я сочиняю песню о том, как люблю и ценю тебя.
Ясно, что я не выкину в окошко реальность, в которой баллы за ЕГЭ, образование, карьера и деньги имеют значение. Понятно, что наивно мечтать о жизни котенка, которого все будут гладить просто потому что он такой пушистенький. Но я не хочу полностью терять себя за зарплатой и должностью, за проблемой или болезнью, за особенностью или отличием. Я хочу, чтобы для кого-то — для своих, для избранных — я был бы не просто ярлыком или ссылкой, был бы не просто сплющенной для удобства плоской фигуркой, а был бы живым, познаваемым и трехмерным человеком. И я не хочу отдавать человека Дашу полчищам безликих абитуриентов. Или человека Катю — разноцветной толпе первоклассников, испуганно выглядывающих из-за тюльпанов и лилий. Пусть они останутся людьми для меня, для других человеков, которые их любят, которые смогут различить их, выискать без труда на смазанной общей фотографии по неповторимым бантикам, хвостикам, особенной улыбке, задумчиво склоненной набок голове или широко и радостно раскинутым рукам, обнимающим весь этот большой и круглый мир.