психология

“Они хотят от меня избавиться” — раздраженный Леша, с красными пятнами на лице выходит из переговорки, в которую еще полгода назад бежал с такой радостью, окрыленный новыми возможностями и перспективами, надеждами и предвкушением новых успехов. Теперь его перестали понимать, перестали слушать, буквально отмахиваются от него как от надоедливой мухи те, кого он еще недавно считал своими партнерами. И почему он вечно так ошибается в людях?

Алексей очень любит спорить. Так во всяком случае кажется его коллегам, потому что он отстаивает свою позицию даже там, где никакой позиции, пожалуй, и не требуется вовсе. Никто не мог бы отнять у него сильный, закаленный в мириадах словесных баталий, интеллект, который он использует, чтобы доказать свою правоту, защититься от нападок, выстоять еще один бой. Он может согласиться на что-то, но всегда оставляет за собой право на собственную точку зрения и нередко пользуется этим правом, чтобы ввернуть при случае, ласкающее слух всех вокруг, “а я же говорил”.

А я говорил!

высшее проявление человеколюбия

Алексей — настоящий воин, бесстрашный и непреклонный, устремленный и полный ярости, сметающий преграды на своем пути, гордый и победительный. И поэтому он совершенно не может взять в толк, почему этими его победами разных калибров не устлана дорога к корпоративной славе и величию. Почему со временем его все меньше приглашают на совещания, все меньше вводят в курс дела, а потом —  всегда и пока без исключений — наступает момент, когда Леша никак не может отделаться от впечатления, что от него попросту хотят избавиться.

— Я не люблю спорить. — ответит Леша на прямой вопрос. Просто они неправы. Моя задача указать им на эту ошибку, чтобы мы все стали сильнее и лучше.

Звучит замечательно. Смело и достойно. Гуманизм — жестокая вещь: голодный наверное выбранит тебя, если ты вместо хлеба всучишь ему удочку, зато будет сыт и независим. Есть высшая смелость — давать людям то, что им нужно, даже если это не то, чего они хотят. Не так ли? Нет, не так.

Вернее сказать, в лешином случае точно не так. Потому что такая позиция сама по себе не лишена возвышенной идеи, смысла и благородства. Но как это часто случается, овечьей шкурой прикрывается волк, а под маской добродетели может скрываться банальная трусость. Потому что, если мы введем Леше пентотал натрия (Леша — вымышленный собирательный образ, поэтому мы можем пойти на столь этически сомнительный эксперимент), то услышим в ответ на тот же прямой вопрос:

— Я не люблю спорить… Я люблю побеждать и быть прав… Я должен побеждать… Я не хочу быть неудачником… Не хочу быть никчемным неудачником, которого всем унизительно жаль… Выживает сильнейший… Проигрыш — это смерть… Кто вы и что происходит?

Проигрыш — это смерть

обычная прописная истина

Ах, вот оно что! Похоже, Леша не вполне правильно понял логику выживания и несколько перевернул с ног на голову пару важных закономерностей. Для начала, “выживает сильнейший” — не слишком верная трактовка дарвиновской формулировки. “Fittest” — на английском ближе к “наиболее подходящий”, чем к “сильнейший”, поскольку в приспособлении и состоит основная идея выживания. Во вторых, крысы. Какие еще крысы? Сейчас расскажу.

Если двух юных крыс посадить в одну клетку они рано или поздно начнут играть “в войнушку” и устраивать притворные поединки. В этом они мало отличаются от прочих хищников, включая людей. Одна из крыс может оказаться намного сильнее другой и, если она поддастся соблазну всякий раз укладывать соперника на лопатки, то все разрешится очень простым образом: партнер перестанет с ней играть. Действительно, зачем нужно играть в игру, исход которой заранее предрешен? Таким образом, юный крысиный воин должен усвоить урок, который Леша где-то по ходу пьесы упустил: хороший игрок — тот, которого зовут в наибольшее количество игр. Жертвовать таким потенциальным приглашением ради текущего выигрыша — плохая долгосрочная стратегия.

Ты — не командный игрок

знакомое многим выражение симпатии и дружелюбия

Леша и люди похожие на него избрали другую стратегию: победа любой ценой. В краткосрочной перспективе все выглядит хорошо, честно и справедливо — так бывает, люди выигрывают. И только со временем окружающие начинают понимать, что то, что для них — игра, для Леш — битва насмерть, потому что проигрыш угрожает распадом личности. Люди начинают отворачиваться от них, избегать их, пытаются указать на странности в поведении: “ты — не командный игрок”, “тебе всегда нужно быть правым”, “ты не умеешь слушать”. Но, конечно, это не находит отклика, потому что бьет мимо цели, ведь безопасность по версии Леши — это вариации на тему “всех убью, один останусь” и сами эти разговоры для него — это спор, который ему предлагается добровольно проиграть. Поэтому Лешу всегда не понимают коллеги и близкие, поэтому в окружении Леши обычно не так уж много людей, поэтому Леша, активно сбрасывая всех со своей вершины, частенько рыдает в подушку от одиночества и несправедливости. Потому что люди — социальные животные и взаимосвязи и сотрудничество имеют явный приоритет даже перед выдающимися преимуществами. А это значит, что, скажем, вперед по карьерной лестнице будут продвигаться те, кого Леша много раз “победил”, и это будет вызывать в нем недоумение и негодование: как же так? Почему? Не может быть!

Часть этого — врожденные особенности личности, другая часть — усвоенные защитные механизмы, но в любом случае, для обладателя таких черт его стратегия — обычная и естественная вещь. Поэтому отказаться от своего стиля поведения, или хотя бы просто допустить мысль, что дело может быть именно в нем — очень сложная задача по двум причинам. Во-первых, любое усвоенное поведение — это то, что когда-то работало, то есть приводило к желаемым результатам. Поэтому слишком силен соблазн переложить ответственность на окружающий мир: “там что-то не так”, “у них что-то поменялось”, и продолжать играть в старые игры, удваивая ставки и ожидая, что рано или поздно череда поражений закончится.

Всякому свойственно искать счастья. Вы не находите?

афористичная глупость

Во-вторых, отказ от привычного и понятного — это шаг в бездну хаоса. Любой план лучше его отсутствия. Если мое поведение неправильно, это может означать, что моя модель какой-то части мира неверна, а значит, и вся модель может быть ошибочной и даже мое понимание того, кто я такой, какое место и роль отведены мне, тоже могут быть ложными. И вместе с мыслью о том, что я могу быть неправ, я впускаю в свою жизнь монстра хаоса, который способен смести весь мой мир на своем пути. Разумеется, лучше сделать это добровольно и на своих условиях, чем столкнуться с ним неожиданно в темной подворотне, но предприятие не становится от этого менее глобальным и пугающим. Действительно, и чего это некоторым людям так сложно признавать, что они неправы?

Часто это соседствует с предварительной идеализацией, за которой неизбежно следует болезненное разочарование. Сперва Леша буквально влюблен в своего нового руководителя, восхищается им, старается подражать ему. Но очень скоро он замечает, что тот может быть мелочным и эгоистичным, что чего-то не знает и — о, ужас! — ведет себя иногда глупо. А нет более воинствующего атеиста, чем обидевшийся монах, и поэтому чем больше идеализация объекта, тем горше разочарование, особенно в своей неизбежности, потому что решительно никто не способен круглосуточно соответствовать идеалу.

Нет более воинствующего атеиста, чем обидевшийся монах.

предыдущий абзац

Так, конечно, бывает не только на работе, но и в интимных отношениях, с друзьями, с родными, с детьми, с самим собой… Просто работа, обыкновенно — замечательный козел отпущения, хотя бы потому, что ее гораздо легче сменить, чем себя, друзей и семью, а значит на ней проще всего сосредоточить все свое недовольство. Но проблема неуживчивости не решается сменой работы и даже карьеры, больше того, она не решится и с появлением действительно идеальной работы, в которой будут сглажены все шероховатости или с исчезновением необходимости работать в принципе по разным приятным причинам. 

Можно заметить, некую утилитарность в отношениях Леш к людям. Есть что-то социопатическое и даже психопатическое в их поведении. Люди им видятся как инструменты или препятствия на пути к цели. Формально, мы воспринимаем все вокруг в контексте наших текущих мотиваций и в самом деле, объекты могут быть для нас в нескольких категориях: инструмент — то, что помогает, препятствие — то, что мешает, неважное — то, что ни то и не другое и аномальное — то, что мы вообще не можем классифицировать. Поэтому и для всех нас люди — в определенном смысле, инструменты или препятствия, вся разница в легкости изменения категории и в абсолютизации последней.

Входя в жизнь Леши, человек может выглядеть очень полезным инструментом, потенциально незаменимым, но как только он демонстрирует свое неудобство, свою неприятную сторону, то мгновенно переквалифицируется в препятствие. Иногда этапы расположенности и ненависти периодически сменяют друг друга и такое “мерцательное” отношение длится довольно долго, пока, наконец, не превратится окончательно во вражду или общение не прекратится полностью, не дойдя до прямой конфронтации, но оставляя неприятное послевкусие с обеих сторон.

Эрик Берн, большой любитель термина “игра” для описания взаимодействия людей, сказал бы, что это отыгрывание усвоенных сценариев. Действительно, обычно детство Леш не отличается радужностью и блаженством. Холодная, требовательная, иногда также “мерцающая” мать, отсутствующий реально или просто в непосредственном контакте с ребенком отец, любовь, которую нужно заслужить, внимание и ласка родителей, которые вдруг “включаются” только особенными достижениями ребенка… В противоположность достигатору Леше, кстати, существует еще и его зеркальная копия — вечный неудачник Миша, который понял, что внимание и ласка достаются еще и тем, у кого множество проблем и сложностей. Не стоит и говорить, что Леша легко может быть Леной, а Миша — Машей: мужчины и женщины намного более схожи, чем различны. 

— Все это очень хорошо, но что же мне теперь делать? — совершенно справедливо спрашивает Леша, после того, как мы отвязали его от стула, а сыворотка правды понемногу выводится из кровотока. Леше нужно научиться стратегически проигрывать, приучить свою психику к тому, что это не смертельно. Можно начать с модельных игр: карты, настольные, компьютерные — если подходить с умом, они могут быть неплохими инструментами, на которых можно исследовать и отрабатывать паттерны поведения. Что происходит внутри Леши, если его герой вдруг умирает на экране? Как он может научиться справляться с этим? А что будет, если он проигрывает раз за разом и что-то не удается? Поднимается гнев, негодование, жмет затылок, хочется швырнуть джойстик в телевизор или расколотить клавиатуру? Какие мысли проносятся в закипающем сознании про создателей игры, соперников и про себя? Особенно про себя. 

В любом случае, распутать этот гордиев узел может только длительная работа, желательно с помощью грамотного психолога, потому что наше восприятие самих себя и способности к самоинтерпретации слишком далеки от идеала. А мы ведь хотим только самого лучшего, не так ли?

---

P.S.: Пожалуйста, дорогой читатель, дай себе время обдумать то, что ты сейчас прочел.

Вот, например, вкусная и полезная пища для размышления:
Почему Леши часто уважают и ценят власть?
Откуда у Леш изначально берется идеализация других?