Чайный секрет

— Ты пойми, — продолжил Савва, заливая сьежившиеся чайные листики шлепающим пузырчатым кипятком. Всем хочется быть исключительными и выдающимися, вести за собой миллионы и оставаться в памяти веков. Глупец так и поступит: махнет рукой и скажет «Пошли за мной! Я познал истину!» Иным даже повезет и они радостно и гордо отведут незадачливых своих последователей в ближайшее болото. Когда я мечтаю о славе, я иногда говорю себе: а что если я глупец? Ведь я никогда не узнаю этого и тогда как же будет страшно, если меня услышат.

Чаинки порядком разнежились, не спеша потягивались от удовольствия и в прозрачном кипятке от них в разные стороны лениво расползались смоляные завитушки. Савва внимательно следил сквозь прозрачные стенки чайника за волшебным превращением обыкновенной воды в чудесный напиток и приобщение к этому маленькому чуду делало его речь едва заметно более возвышенной:

— Добрая весть в том, что от глупости есть средство. И к нему прибегали самые мудрые из глупцов. Видишь ли, если ты беспросветно туп и вдруг захочешь поделиться с миром своими мыслями, то все, что достанется миру — это кусочки твоей тупости. У него самого достаточно, у тебя тоже меньше не станет и выйдет из того один сплошной конфуз. Дай бог, чтобы нашлись добрые люди и вовремя заткнули твой неистовый фонтан. А вот если ты все также бессовестно туп, но не надеешься только на одну свою голову и благоразумно то там, то тут вставляешь чьи-нибудь чужие мыслишки, подсмотренное, подслушанное где-нибудь слово, пробуешь побыть частью чего-то большего, чем ты сам, ты уже не так сильно рискуешь завести свою паству на край обрыва.

Савва придирчиво посмотрел на чайник, который в его глазах мгновенно из волшебного предмета созерцательного наслаждения превратился в практичный, абсолютно материальный инструмент, убедился, что чай готов и немедленно разлил первую его порцию по чашкам. Поставив одну напротив меня, он любовно обнял свою обеими ладонями и следил за вкусным паром, поднимавшимся с чайной поверхности. Крупные ноздри его мешковатого, перезрелой грушей висевшего на лице носа слегка задергались и мне вспомнилось, как он любил говорить, что чай следует пить дважды: сперва носом и только потом ртом. И что чаепитие не разложенное на такие две непременные составляющие не может считаться ничем иным, кроме как пустой тратой времени, кипятка и заварки.

Я знал, что в этот раз он не станет так говорить, потому что во-первых, он уже вошёл в  «болтливый транс», как сам он именовал это своё состояние, а во-вторых, разговор этот представлялся ему слишком серьёзным и важным, чтобы отвлекаться на подобную чепуху.

— Вот я, к примеру, писатель. — продолжал он. И в не столь, как хотелось бы, редкие минуты тщеславного самолюбования, я представляю себя себя властителем дум, заклинателем людских душ и сердец, светочем мудрости и все такое прочее. Подобные фокусы воображения я прерываю обыкновенно, вспоминая, что я только писатель, то есть «описатель», биограф никому неизвестных личностей, летописец маленьких историй. Что вижу, о том пишу — вот и все искусство. И пока я скрыт за сонмом подсмотренных и подслушанных, слизанных с оригиналов героев, пока их голоса звучат в моих книжках, я схожу за умного. А начну излагать свои измышления, тут же спадет пелена с глаз моих читателей и как пристыженный голый король, прикрывая срам, побегу я с площади, провожаемый гулким и обидным гоготом и улюлюканьем.

Только теперь Савва Михайлович, поднял обеими руками чашку ко рту и отхлебнул глоток душистого горячего чая. Сладко причмокнув, вытерев рукой усы, он как точку в конце предложения поставил чашку на стол и посмотрел на меня. По лёгкой улыбке, прячущейся в хитрой его бороде, стало понятно, что он остался доволен.